Ответ Ходаковскому: Приднестровье торгует с Европой больше, чем с Россией
Об этом говорим с Русланом Кермачем, экспертом фонда «Демократические инициативы», который недавно побывал в Приднестровье.
Наталья Соколенко: Как живут люди в Приднестровье. Это страшно?
Руслан Кермач: Если посмотреть на то, какая динамика реализации Минского процесса, а ее фактически нет даже по части первых пунктов, то есть высокие риски, что наша ситуация затвердеет и создание квази-государств будет состоявшимся фактом.
Наталья Соколенко: Как на самом деле вопрос признания и непризнания некоего объединения влияет на жизнь простого человека?
Руслан Кермач: Издержки для населения очевидны, потому что, к примеру, Приднестровье не признано ни одним государственным членом ООН, а это не позволяет людям с паспортами этого объединения выезжать за его пределы. Также эта непризнанность данного субъекта не позволяет совершать какие-то торговые операции от имени Приднестровья.
Хотя Кишинев избрал либеральный подход, фактически позволяя экономическим агентам, которые находятся на территории Приднестровья, торговать, но на продукции писать, что она сделана в Молдове.
То есть у Молдовы и Приднестровья в плане диалога, обоюдных соглашений и уступок, как правило со стороны Кишинева, наблюдается значительно больший прогресс, чем у нас. Но причины понятны, ведь у них конфликт заморожен больше 20 лет и там не стреляют. В целом там есть процесс сближения, но не политического.
Я был в молдавском Бюро по интеграции, где представлена стратегия максимально сблизить непризнанный регион с Молдовой. И сейчас на этапе имплементации Соглашений об ассоциации, которая в Молдове идет полным ходом, Приднестровье также втянуто в этот процесс.
Валентина Троян: Каким образом?
Руслан Кермач: Несмотря на то, что в Приднестровье многие ощущают себя россиянами, но этот регион уже завязан на европейские рынки, потому что он как субъект молдавской юрисдикции, торгует со странами ЕС, в частности с Румынией, с которой ведется основная торговля. Товарооборот же с Россией по последним данным составляет порядка 8%.
Европа тоже создает односторонние преференции для торговли, то есть позволяют беспошлинно торговать приднестровским субъектам. И они выполняют необходимые предписания для торговли с Европейским союзом.
То есть ситуация Приднестровья и Донбасса действительно отличается, потому что играет немаловажную роль и отсутствие общей границы с Россией, что вынуждает Приднестровье искать торговые партнерства в том окружении, которое у него есть.
Валентина Троян: Как конфликт на Донбассе повлиял на жизнь в Приднестровье? Ведь до событий на Донбассе Украина и Россия были дружественными странами.
Руслан Кермач: Повлиял не конкретно конфликт на Донбассе, повлияла сама динамика отношений Украины и России. В 2015 году Верховной Радой Украины были денонсированы договоренности с РФ, которые заключались в том, что мы позволяли осуществлять ротацию российского военного контингента в Приднестровье, которая осуществлялась через украинскую территорию.
После того, как Украина расторгла этот договор, возникла дилемма, как проводить эту ротацию, потому что в Тирасполе, к примеру, нет аэропорта, чтобы самолетами перебрасывать свои войска. И Россия была вынуждена это делать через Кишинев, но последняя попытка закинуть туда своих так называемых «миротворцев» не увенчалась успехом, потому что их просто вернули назад в Россию.
Сейчас они оказались в патовой ситуации, пытаясь решить ее за счет того, что осуществляют ротацию среди местного населения, что, в принципе, выгодно приднестровским жителям, потому что единственные, кто в Приднестровье живут неплохо — это военные и чиновники.
Звонок в студию от слушательницы: Я считаю, что Приднестровье фактически признано, потому что быть зажатой между Молдовой и Украиной, не иметь открытой границы, и при этом просуществовать 20 лет означает фактическое признание. Через нашу границу занимаются торговлей, в том числе, и контрабандной, зарабатывают деньги. А потом с молдавскими паспортами спокойно едут в Евросоюз, потому что с Молдовой безвизовый режим. И жители наших приграничных с Приднестровьем регионов не боятся жизни на этой территории. Я считаю, что никакой блокады нет, потому что, если бы она была, то они не продержались и полгода именно в том географическом положении. Точно также будет и с Донбассом.
Руслан Кермач: Говоря о фактическом признании Приднестровья, (юридически, мы знаем, что оно не признано), до 2005 года Украина так или иначе косвенно способствовала той же контрабанде, о которой говорила наша слушательница, фактической границы между Приднестровьем и Украиной не было, производилась нелегальная торговля оружием через одесский порт, и на этом неплохо зарабатывали. Это значительно капитализировало в существование этого субъекта, его экономическую самодостаточность.
Ситуация изменилось с приходом Ющенко, когда были остановлены эти потоки контрабанды. И это очень ударило по экономическому положению Приднестровья.
Еще не стоит забывать о том, что Приднестровье принимает участие в переговорах, которые у них подобны нашим Минским договоренностям. В них Молдова и Приднестровье выступают сторонами конфликта, посредники — Украина, Россия и ОБСЕ, и два наблюдателя — США и ЕС.
У нас же в трехсторонней контактной группе Россия, Украина и ОБСЕ, есть отдельные представители отдельных регионов Донбасса, но субъектного статуса у них нет. Поэтому Приднестровье добилось больших успехов в признании своей субъектности. И сегодня у них неплохие успехи в том, чтобы добиться признания своих дипломов, и своих номерных знаков.
Наталья Соколенко: Недавно я смотрела интересный документальный фильм чешских кинематографистов Клары Тасовской и Лукаша Кокиша «Твердыня», который рассказывает о том, как живет эта «республика». Меня поразил один кадр, где показывают утреннюю панораму Тирасполя и нет ни одного башенного крана, из чего можно сделать вывод, что никакого строительства в столице «республики» там не ведется. Что там с инвестициями?
Руслан Кермач: Абсолютно очевидно, что инвестиции в такой регион не могут поступать. Возможно, инвесторами могут являться местные олигархи либо какие-то российские. Но в целом ситуация сложна, потому что инвестору в первую очередь нужна предсказуемость, он должен понимать, что он вернет вкладываемые деньги, а территория с непонятным статусом может двинуться непонятно куда и судьба его денег довольно призрачна.
Также остро стоит вопрос защиты прав, и Кишинев не раз акцентировал внимание, что там существует огромная проблема с защитой прав. А бизнес интересует собственнические и имущественные права, и их защита. Но как их может реализовывать территория, которая не имеет никаких правовых обязательств перед международными судами или Европейским судом по правам человека?
Наталья Соколенко: То есть господину Ходаковскому мы можем ответить, что бояться повторить судьбу Приднестровья все же стоит, потому что перспективы не ахти?
Руслан Кермач: Да, не ахти. Но все же есть один фактор анклавов «ДНР» и «ЛНР», что делает перспективы более радужными, чем у Приднестровья: у них есть общая граница с РФ. И при желании Россия может косвенно экономически интегрировать эти субъекты в экономику Росси. И отчасти это уже осуществляется: перепродается уголь, потом он как российский поступает в Украину, то есть определенные ниточки уже завязываются.
